Отклик на книгу Натальи Кантонистовой "Все так умирают?". Фото Полины Моховой
Любимого отнять никто не может, как не может никто заставить верить - или не верить - в то, что любимые уходят. Но есть ведь что-то между надеждой и отчаянием - иначе не было бы и памяти, продлевающей жизнь?
Я дочитала последнюю страницу "Плача по Женечке" - самой большой части книги "Все так умирают?" - и почувствовала усталость. Обречённая усталость повторения - сколько знаю таких историй, тоска по невозможности встретиться с человеком, который на тебя похож - какое единодушие с Женечкой ощутила я в каждой главке! К последней странице я успела забыть, что Женечка умирает - такая живая она в этих воспоминаниях, и живость ее портрета, точность слов, высота подъема над жизнью и глубина проникновения в страшные тайны долго держали меня в тонусе. Вместе с Женечкой я катилась на санках с горки - стремительно, на огромной скорости; только теперь, в конце этого пути, я в отличие от нее чувствую силу удара о дерево, в которое врезались санки. Мы приехали - Женечка умерла. Она жива на страницах книги, и оттого ее смерть как факт делает удар больнее. Но мы знаем, что ее уход открыл большое дело. Сверху падает что-то тяжелое: жизнь Женечки и работа благотворительного фонда AdVita взаимоисключают друг друга. Какие большие шишки от этих ударов!..
Друзья, врачи, родные часто ругают меня за то, что я так настойчиво всматриваюсь в бездну - решительно погружаюсь в страдания, смотрю в упор на свою и чужую боль, измеряю степени отчаяния, раздвигаю границы принятия.
Они почему-то уверены, что я расстраиваюсь, отчаиваюсь, перестаю верить в хорошее и доброе. На самом деле во мне все происходит ровно наоборот - я радуюсь! Честное слово, радуюсь - и тому, что жива, что "бог создал меня из теплой крови и нервов", а на боль "я отвечаю криком и слезами"; что у меня еще есть время и ресурсы, чтобы измерить все эти страшные проявления жизни, увидеть себя в этих глубинах и стать свободной. Потому что нежелание смотреть в глубину - это страх, а страх - это несвобода; там, где страх, нет главного - любви. Там, где нет любви, набирается сил и захватывает души самая страшная и безапелляционно неизлечимая болезнь на букву О - замкнутый круг в начале и конце слова: одиночество.
Всматривание в глубину помогает понять, что одиночество, в общем, непреодолимо. Но именно это качество делает его слабее, а меня - сильнее.
Книга о Жене (не могу больше называть ее Женечка - эта форма принадлежит ее маме, а потому неприкосновенна) - это все-таки книга о жизни. Вместе Женя и жизнь - противостояние одиночеству. Тяжело больной человек очень быстро становится одинок, и сила этого состояния прямо пропорциональна силе болезни. Читая воспоминания о Жене, я более всего испытывала ужас не от того, что мотала нить мысли об ужасах лечения, а от того, что героиня (в книжном и жизненном смыслах - героиня!) с каждым новым приступом все больше отдаляется от людей. Парадокс: рядом - живое тепло родителей, поддержка друзей, коллеги, врачи, осязаемый мир, часто похожий на сказочный (особенно Дурбах!).
Но проживание болезни - бесконечный разговор с Богом, неуместный в физическом мире и единственно возможный в нем.
Это тоже дерево, в которое могут въехать санки: огромная сила одиночества Жени, описанного ее мамой, вышла из книги и перешла ко мне, и получилось, что эта вневременная, внепространственная боль приглушила мою собственную. Удар. Но я потираю шишку, встаю, беру санки и снова поднимаюсь в горку: книга не только об этом - сколько еще шишек надо набить, чтобы распознать все?
И если болезнь - самый сильный провокатор одиночества, то нежелание, невозможность посмотреть на эту боль в упор - предательство по отношению к тем, кто болеет. А если лекарство от рака - безапелляционное! - когда-нибудь изобретут, то от одиночества - разве возможно?
Нет, потому что оно уже изобретено.
Наука работает с качеством жизни, но не трогает качество отношений. Это наша забота, и никаких новостей ждать не нужно.
Я очень не люблю, когда кого-то уговаривают не бояться смертельных болезней - это действительно страшно. Но уверена, что нужно пробовать и даже заставлять себя иногда смотреть на боль в упор. Потому что между надеждой и отчаянием есть сомнения, любовь, одиночество, вера, правда, смысл - то, чем мы живем. И если все это можно понять в том числе через знакомство с чужой болью, я готова использовать эту возможность».
