Я очень стараюсь быть вернейшим адептом принятия, потому что знаю: я никогда не смогу быть счастливой без этого и осчастливить других тоже не смогу. Но я вернулась на амбулаторное наблюдение в центр им. Горбачевой и чувствую себя предателем. Я не могу принять то, что вижу там. Застреваю между тоской и ужасом, выполняю все свои дела там и бегу, удираю по проспектам и мостам, пока наконец не останавливаюсь в Казанском соборе.
Собор - людное, намасленное, претенциозное место; но вместе с тем - намоленное и безопасное. Я не помню момент, когда он стал для меня духовным убежищем, но последние несколько лет я часто прихожу сюда одна, чтобы чувствовать и думать в свободном порядке. Сегодня я долго брожу между колоннами с двумя свечками в руках, пока наконец не нахожу место сначала для них, потом и для себя. Я устала, и меня начинают душить слезы. Слава богу, вот они! Это невыплаканные слезы, состоящие из тоски по невозможности нагрузить кого-то или что-то полной ответственностью за боль и ужас, которые я ощутила и увидела утром.
Мой нелюбимый холл со стеклянным потолком непривычно переполнен. Я сижу в очереди на кровь больше часа, наблюдая, как растут очереди в кабинеты врачей, как начинают собираться родители с маленькими пациентами. "В сентябре всегда больше народу, врачи вернулись из отпусков", - спокойно говорит моя соседка по скамейке. Она, как и я, наблюдается здесь давно. Только ей в 2010 году сделали пересадку, а я все ещё живу в тревожном непонимании, ждёт ли меня это или нет. И от упоминания только начинаю терять землю под ботинками.
Напротив меня сидят пациенты горбачевки, большинство из них - без волос, в масках, с неестественным цветом лица. Иногда кажется, что это один человек - сегодня в очереди на удивление много мужчин, и они очень похожи...
Интернет здесь не ловит, я начинаю смотреть по сторонам. Мимо проходит знакомая молодая врач - узнаю со спины. В другом конце холла пролетает подол халата - я узнаю своего профессора по походке: здесь никто больше не ходит так стремительно. Но вдруг белое пятно проплывает прямо передо мной. Два белых пятна: большая маска и нарядная рубашка с блестящей брошью. Пятна удаляются и появляются снова. На меня направлен взгляд - опять взгляд из рамки! - смутно знакомых глаз. - Здравствуйте! Мои собственные глаза увеличиваются, не отвожу их и медленно отвечаю: - Здравствуйте! "Господи, кто это, кто это?!?!? Неужели это..." - Таня, - глаза все ещё смотрят прямо. - Десятый корпус. - Привет!!! - быстро и легко выдыхаю я. - Вот теперь узнала!
Мне стало легко от того, что я узнала Таню, с которой мы делили палату год назад и коротали время в разговорах о платьях и детях. Но мне совсем не легко на неё смотреть.
Грустные глаза, а над ними чужие чёрные волосы - тогда их вообще не было, оттого, наверное, и чужие. Чужое тело - Тани было больше. Я рада ее видеть, но скрыть удивление не могу, и мне становится стыдно. Год назад ей сделали пересадку - опять это страшное слово. От страха я не сдердиваюсь и выдаю позорное: - И как оно? - Тяжело, - спокойно и просто отвечает Таня. Сейчас она приезжает из Краснодара раз в три месяца, это можно считать успехом. Но я не могу слышать только этот успех, потому что знаю, что скрывается за "пересадка" и "тяжело". Я не могу привыкнуть к тому, что все это происходит, и не где-то в параллельной вселенной, а в моём городе, с людьми, которых я знаю; и к мысли, что однажды это может (нет, нет, нет!) произойти со мной. Таня уходит занимать другую очередь, я смотрю на свою, и передо мной снова - то ли множество, то ли один и тот же человек. Очередь увеличивается, медсестра в процедурной начинает работать на ускорение, и сердце моё вместе с ней.
Почему я никак не могу привыкнуть к этому? Может, потому, что с каждым годом этот мир становится все более реальным и большим, а я по-прежнему не ощущаю его границ?..
Может, потому, что я на самом деле близка к принятию, но прохожу какую-то особо сложную стадию?.. Может, потому, что это в принципе невозможно?..
На входе в Казанский собор я обращаю внимание на могилу Кутузова. Война. Тяжёлые заболевания и лечение часто сравнивают с войной. Что-то их, конечно, роднит. Фронтовая линия и тыл, непредсказуемость противника, дурость пули и совершенная невозможность свалить на кого-то ответственность. Почему происходят войны? У меня есть ответ: потому что люди - идиоты. Но это какой-то глобальный идиотизм, поэтому кто-то один не может за него ответить. Почему люди болеют? Потому что... Потому что... Неважно это, неважно.
Потому что это никакая не война, это русская рулетка, причём недобровольная.
За день до моей выписки с отделения уважаемая мной врач подарила мысль: "Пациентам сложнее. Мы-то всю осознанную жизнь стремились к врачеванию, а пациенты в больничные стены не просились". Навязанные правила соблюдать труднее, чем те, которые ты добровольно забираешь себе и делаешь основной жизни. Я не выбирала правила русской рулетки. Пациенты центра им. Горбачевой тоже не выбирали...
Невыплаканные слезы растворились в густом воздухе. За кульминацией должна наступить развязка, и я начинаю думать: а может, мне и не нужно привыкать к мысли, что все это происходит? Что жизнь может так измениться без видимых причин в мирное время? Что однажды (вот и привычка жить сегодня мне изменяет) я могу пополнить ряды людей с грустными глазами и в масках?... Может, и не надо ждать от себя принятия, потому что... Его не существует?..
Что бы ни случилось, я надеюсь, что никогда не буду ни в чем винить ни врачей, ни власть, ни мироздание.
