ПЕРВЫЙ-ВТОРОЙ
Иллюстрация Нины Фрейман
Как только я привыкла к тому, что после многих лет лечения прозвучало, наконец, от профессора «мы будем искать тебе донора костного мозга», я обнаружила себя главной героиней масштабной спасательной операции. Потому что врачи без помощи не справятся, сама себе я в этом поиске помочь никак не могу, и делать это придется без преувеличения всем миром — большим, дружным миром неравнодушных людей.
Такая беспомощность: готова делать что-то, а не могу. Я могла бы пойти, поехать, взять, купить — если бы было, что, если бы костный мозг для меня где-то лежал и ждал; но не лежит и не ждет. Он живет в другом человеке, которого я, скорее всего, не знаю; и то, что мы с этим человеком совпадаем, нельзя прочесть по выражению лица, походке и даже группе крови. Нашу с ним сочетаемость проверят по локусам — цифрам, понятным только посвященным: лаборантам, трансфузиологам, гематологам. Но проверят только в том случае, если вопреки миллионной вероятности не найти друг друга мы подадим сигналы через регистр доноров. Мама с папой смотрят на меня чуть виновато: они тоже не могут быть донорами — возраст уже не тот; брата, сестры у меня нет. Они бы тоже могли пойти, поехать, взять, купить — если бы было, что. Общая наша беспомощность.

И вот уже сколько дней я не могу впихнуть объем поисковых работ в поле зрения: не помещается. А вокруг меня голоса:

— Я готова сдать кровь на типирование, скажи где.
— При сдаче что сказать, фамилию твою? Я никого другого в свое ребро не пущу.
Если я окружена людьми, которые готовы отдать мне самое ценное — частицу своего тела, не зная даже подробностей (костный мозг берут не из ребра) — то у меня все хорошо, наверное, единственная лучшая жизнь получилась.
Но в вопросах донорства костного мозга такая схема — «я только для тебя» — не работает. Адресно типировать могут только родственника, а при прочих условиях все потенциальные доноры равны. И по справедливым, гуманным правилам донорства тот, кто хочет мне помочь, сначала должен определиться в национальный регистр, то есть стать вероятным спасителем незнакомой жизни. Я понимаю это; тех, кто готов помочь, гораздо меньше, чем тех, кому эта помощь нужна, а степень необходимости разная. Я по другую сторону операции спасения — вижу, что всем нам, пациентам, которые нуждаются в трансплантации, хочется иметь равные шансы на качественную жизнь.

Но понимают ли те, кто хочет помочь?

Я все время спрашиваю себя: если бы я не заболела в семнадцать, стала бы я донором крови? Если сдала бы один раз, пришла бы повторно? А решилась бы на вступление в регистр доноров костного мозга? Стала бы привлекать друзей? Хочется чеканить «Да, да, да!», но я знаю точно, что возможностей не узнать об этих способах помочь и не сделать этого гораздо больше, чем наоборот.
Проще не узнать, не прийти, не сдать, не вступить, потому что список причин длиннее списка возможностей.
Тем, что сейчас горю проблемой донорства, я обязана своему опыту болезни, тому же обязаны мои друзья; но это не значит, что незнакомые мне неравнодушные люди должны подорваться и начать помогать.

Или все-таки значит?

Ужасно неловко становиться центром спасательной операции. В каждом моем слове будет читаться «спасите, помогите, это мой единственный шанс на качественную, счастливую жизнь», а мне без этих слов донор — просто нужен. Нужен свой человек, которого не определить по качеству совместного молчания, схожим вкусам в литературе и пониманием любви. Но если вообразить, что это как на уроке физкультуры: шеренга, в которой первый тот, кто выше ростом — случайность, решение природы, — и вот я первая, и в ответ на «Первый-второй, рассчитайсь!» кричу: «Первый!»... То это как бы не моя вина.

Ну, вот, я стою в начале такой шеренги — ряда людей, по случайным обстоятельствам оказавшихся вместе (классы ведь хаотично образуются?), и неуверенно, тихо — но четко! — говорю: «Первый!». И это значит: давайте спасать. Меня и тех, кто в ряду.
Узнать подробнее, как стать потенциальным донором крови, можно на сайте http://bonemarrow.advita.ru/
Made on
Tilda