ЖИЗНЬ ЛЮБУЕТСЯ СМЕРТЬЮ
В начале октября умерла девочка, которая лежала со мной в одной палате в августе. И тут я поняла, что пора честно поговорить с самой собой о смерти: кажется, мое представление о ней заметно изменилось в обозримое последнее время.
Юная, тоненькая, робкая. Тихий голос, батарея бутылок с физраствором на тумбочке, карандаши и раскраска, "давай ещё "Сплина" послушаем". Вот мы сидим в коридоре, потому что палата проветривается, я вяжу шарф и подпеваю Александру Васильеву, а она тихо спрашивает что-то про мое вязание и наблюдает. И не отделаться сейчас от этих воспоминаний, потому что в висках громко стучит отрицание. И такое вот проносится перед глазами: "Этого не может быть, мы же виделись совсем недавно! Ее жизнь охраняли мои любимые врачи, она же хотела Чехова читать, она же собрала бабочку из картона и раскрашивала кошек!... Она же такая юная!.."
И тут я понимаю, что где-то уже видела такое. Нечто подобное чувствовала.
Шесть лет назад я хоронила юную, тоненькую, не такую уж робкую, но очень мудрую девочку. Я была очень к ней привязана: целый год мы встречались почти каждую неделю, сменяя серьезные беседы весёлыми представлениями с гитарой. Нам было хорошо; но я знала, что в судьбе человека, который проживает третий рецидив онкологического заболевания, черная точка конца пути находится очевидно ближе, чем у кого-то ещё. В голове двоилось: я понимала, что "это" случится довольно скоро, но готова не была, потому что казалось совершенно невозможным преждевременно - да и по факту - принять чью-то смерть.

Собственно, никто и не склонял меня к принятию. Убеждали зато, что на небо забирают лучших; я возмущалась, что мне тоже конкретные лучшие очень нужны - здесь, сейчас, на земле. Говорили, что вот теперь ей станет легко, а мне как-то не верилось, потому что доказательств нет, а без неё - грустно... Да и ей там как, без нас?

После похорон я почувствовала, что началась какая-то неприятная бесконечность, совпадающая с первым тактом новой жизни. Жизни без золотого человека и с трудным чувством безапелляционной несправедливости. Это когда сжимаются зубы и кулаки, но укусить или ударить никого нельзя - бессмысленно. Это когда тебе немного стыдно за то, что ты всего на два года младше и живешь, как будто бы если уходить молодым, то непременно вместе, иначе зачем это все. При этом такты новой жизни отчерчиваются положенным размером; где-то на границе музыкальной фразы смерть встречается снова. Я смотрю на нее, слушаю биение отрицания в висках и понимаю: злость прошла, но кое-что горькое осталось.
Самое сложное для меня в проживании чужой смерти - осознание, что человек чего-то не успел и не сделал то, чего так хотелось.
Смерть как преграда на пути к желаниям - это кошмар. Потому что окончание жизни теперь уже можно как-то объяснить, пусть даже уговаривая себя, что счастье и несчастье случаются одинаково беспричинно, а значит уравновешивают друг друга. Отрываясь от настоящего, я медленно откручиваю время назад и проживаю печальные новости из прошлого: шесть лет назад - хрупкая девочка, которая не успела поступить на биофак, восемь лет назад - маленькие пациенты детского онкогематологического отделения, которые не успели почти совсем ничего, год выпуска из школы - мой дедушка, который не успел посмотреть на меня-студентку… Получается так, будто время было - и они могли успеть. Можно сказать иначе: у них были желания, и по законам вселенной эти желания, имеющие склонность сбываться, должны были сбыться.
Но может, они достанутся кому-то другому?...

Как-то так получилось, что за пару дней до получения грустной новости я начала читать книгу Ирвина Ялома "Вглядываясь в солнце" - мудрое, осторожное руководство по преодолению страха смерти. Я уважаю и люблю Ялома, внимательно читаю описание его опыта, но что-то во мне сопротивляется основной идее. Что-то или кто-то - маленький, который прекрасно понимает, что тут есть чего бояться.
Я знаю, что печальные новости будут еще приходить и придется что-то с этим делать.
Я заберу их себе, солью в грустные тексты, которые свои и чужие люди будут читать в Интернете и в моих глазах. Знаю, что мое отношение к смерти будет еще меняться, потому что полное принятие невозможно, если ты - человек подвижный, светский, стремительный, а за частичным принятием явно следует что-то еще.
Уход человека - это больно и страшно, каким бы мудрым и сильным ни был ты, ныне живущий в надежде на сбычу мечт. А потому береги себя - но не от самой боли, а от разрушения, которое она может тебе принести, если ты начнешь искать ответственных и виноватых.

Made on
Tilda