- Ну что ж. До этого момента все шло вроде бы неплохо, - начал профессор, когда все - я, мама, он и врач-гематолог - собрались в кабинете и сели в тесный кружок.
Ну да, в целом ничего. За восемь лет - плавное излечение, ремиссия, девять месяцев без циклоспорина, три рецидива и две короткие госпитализации не считая дебюта заболевания. Лучше бы и этого не было, но в целом серьезный человек прав: вроде бы неплохо.
- В перерывах между этапами лечения ты успешно училась и работала...
Это правда. Во время первой госпитализации я ушла в академический отпуск, восстановилась в срок, закончила бакалавриат, магистратуру, пришла на одну работу, потом на вторую... История этой второй работы очень красиво вписывается в цепочку рецидивов. Прошлый август я провела в больнице, до середины сентября восстанавливалась, а потом поняла, что надо что-то менять. Мне предложили работу в Сочи - и я уехала, вежливо поставив врачей перед фактом. Ну а что? Я же вылечилась! Имею право быть здоровой и счастливой там, где дети, море и горы.
- Но теперь ситуация... несколько изменилась.
Я не удивилась этому повороту в речи профессора, потому что за несколько дней до этого он упомянул изменения в коротком разговоре. Да и с чего бы он начал речь издалека, если бы не готовился к важному сообщению? Я только не могла никак понять, зачем мы ведем разговор так торжественно, в расширенном составе?..
Суть изменений профессор ловко уложил в пятиминутную лекцию. В ней было мало непонятных слов и много картинок и распечаток. Слушая, я понимала, что раздваиваюсь. Одна моя часть с интересом смотрела на картинки и смаковала красивые слова - "клон", "гемолиз", "гематологический ответ". А вторая в это время медленно догоняла, что все это - про нее, что это опасно, что надо опять усиленно лечиться.
И этой части меня становилось так страшно, что она прятала взгляд в нагрудном кармане рубашки профессора, мечтая оказаться там целиком и не слышать все это.
- Вопросы какие-нибудь есть? Когда профессор закончил объяснения, мне пришлось собраться, соединить две части себя в одну и посмотреть на присутствующих.
Вопрос был только один - у мамы: - А почему так происходит?
- Потому что примерно десять лет назад в иммунной системе Светы произошел сбой. Это единственная известная причина.
У меня вопросов не было. Из того, что объяснил профессор, было очевидно: я сама не могу влиять на ситуацию, а если я что должна, так это послушно следовать указаниям врачей. Обидно и страшно, когда не решаешь в собственной жизни. Ну и ладно, если так... Утопая в размышлениях, я все же заметила нерешительное движение руки профессора - и вот он гладит меня по плечу: раз, два, три. "Господи, неужели правда происходит что-то серьезное???"
Рецидив - очень, очень сильное слово.
Ты можешь сколько угодно храбриться и делать вид, что не боишься, что готов к вызовам; но эта твоя храбрость не выдержит внезапного удара нового витка заболевания.
Рецидив атакует тебя полностью, потому что страдает не только тело, но и твой внутренний мир. И пока организм ищет способы сохранить и продолжить жизнь, голова и сердце работают в обратном направлении. Твоя защита при очередной встрече с болезнью - то, что ты есть, и то, что тебе удалось пережить и осмыслить. И если не успеть (читай - не набраться смелости) в период затишья объединить все прожитое в предыдущие разы и привязать к себе, щит будет очень тонким. "Первый раз прощается, второй раз запрещается..." - мои отношения с рецидивами похожи на текст детской игры. Первый рецидив - случайность, второй - досадная случайность, третий вызывает сопротивление. Только в тексте игры четвертый случай не предусмотрен, и тут мне придется формулировать самостоятельно. Что может происходить в голове и сердце, когда заканчивается допустимое количество попыток?...
Как вариант - может начаться бесконечность.
Даже если я знаю высоту гор и глубину моря, имею пятерку по ОБЖ и умею плавать, - куда мне тягаться с вечностью?
Когда я работала прошлой осенью в Сочи, после длинного дня уходила домой по берегу, а в выходные часто уезжала в горы. Все это после петербургской плоскости казалось удивительным и странным. Всматриваясь в крупные вечерние волны, дразнящие пустой пляж, я чувствовала, что темная вода способна смыть любые проблемы с моего лица и с моей жизни - в метафорическом и прямом смыслах. Рассматривая горный лес с высоты кабинки фуникулера, я воображала, что мое маленькое тело оказывается между деревьями и остается там навечно, потому что лес и горы по сравнению со мной огромны. Я чувствовала восторг, но его перекрывала абсолютная власть природы. Даже если я знаю высоту гор и глубину моря, имею пятерку по ОБЖ и умею плавать, - куда мне тягаться с вечностью?
Примерно так сейчас и развиваются мои отношения с болезнью. И именно поэтому я вряд ли смогу ее полюбить: власть, даже восторженно встреченная, - это другая история.
