ЕЕ НАДО ЖИТЬ
В конце июля одна семейная пара исполнила мое давнее желание. Они приехали к моему дому на белой машине, отвезли далеко за город, почти что в Сосновый бор, высадили на берегу залива в тени берёз и сосен, усадили на стул и сказали: «Ни о чем не беспокойся, отдыхай». Я отдыхала и почти не беспокоилась. Она ходила по песку и говорила по телефону, он суетился над мангалом, ветер охлаждал пропаренное на долгой жаре тело, и было очень ха-ра-шо.
Первую половину лета я провела в сильном недомогании, сопровождаемом страхом ехать куда-то далеко своим ходом: устану, задохнусь, не выдержу. Я убеждала себя гулять только возле дома и очень страдала от недостатка впечатлений. И вдруг — появились они, на белой машине. Он — серьезный мужчина в самом расцвете, преподаватель высшей математики, муж и отец. Она — обаятельная и хрупкая, внутренне цельная и крепкая жена, мама, экономист. Сложно представить, как бы мы встретились в этом мире, если бы она не была, как и я, пациенткой гематологического отделения и нас не вела бы одна врач.

Мы встретились с ней впервые в начале лета. Обе прожили трудную зиму с госпитализациями, наблюдались у одних и тех же врачей, принимали одни и те же препараты, но познакомились сначала в Интернете, а потом уже — на встрече в городе, и встреча эта была — подарок. Второй подарок — наш совместный выезд на залив, когда мы уже втроем — я, она и он, — обсуждали наш общий лечебный быт. Говорить об одинаковом прожитом опыте — бесценно; это воздух, чистый воздух, не загрязнённый чувствами вины и отчаяния, которые часто рождаются в разговорах с теми, кто не. Чувствовать, что ты смотришь на горизонт вместе с человеком, который тоже ищет возможности в ограничениях — приближаться к катарсису. Она выписалась в очередной раз с отделения совсем недавно. И вот мы, гуляя вдоль залива, старательно закрываем тело от солнца (нельзя нам), купаем руки в антисептике, ходим медленно, чтобы не расходовать кислород — близнецы по истории болезни.
Сколько общего в багаже!
Есть вот только разница в восприятии мира.
Я запиваю красную рыбу с решетки-коптилки зелёным чаем и щурюсь от удовольствия. Она съедает немного рыбы, а затем хватает с жару хлеб и сосиску. Тоже щурится от удовольствия и говорит:

— Вот вредная же еда. Но жизнь коротка, и ее надо жить!

Я запиваю паузу зелёным чаем и вспоминаю, сколько раз на день запрещаю себе жить — точнее, останавливаю жизнь, ограничивая себя в чем-то. Не ешь то, говорю я себе, не пей это, не читай, не смотри, не говори, не пиши — вредно, опасно, глупо, просто. Не знаю, что руководит мной — то ли страх, то ли недоверие к себе, то ли все вместе. Но жизнь коротка, в условиях болезни она меняет качество и укорачивается слишком очевидно; ее действительно надо жить — а значит, сводить баланс удовольствия и необходимости.

Баланс! И никак иначе.
Made on
Tilda