— Светлана Дмитриевна, я вот что вам скажу. Мы очень хотим помочь. Вон там сидит команда врачей — они лучшие в стране по апластической анемии. Я обещаю: ваша жизнь будет счастливой и творческой, и все искусственные причины снижения ее качества мы уберем.
Директор клиники сидел вполоборота ко мне, но смотрел очень прямо, на меня, навылет — очень серыми глазами. Пожилой врач, международный гематологический и трансфузиологический* авторитет разгадал меня, как школьницу, которая совсем не умеет скрывать чувства; он очень быстро понял, что именно я хочу слышать здесь и сейчас — на консилиуме в центре Горбачевой, где решается вопрос о моей трансплантации костного мозга. Это мне уже давно кажется, что решать нечего, и врачи поддерживают, и даже профессор нехотя, без улыбки признал, что, мол, надо бы. Но оказалось, что без резолюции директора клиники начать подготовку мы не можем.
И вот мы собрались в конференц-зале центра; я в красивом платье — гостья ток-шоу, ведет его пожилой профессор — директор клиники; мои врач и профессор, гости-эксперты, сели у стены, и на всех нас смотрят зрители — врачи центра.
— Как я понимаю, показания намечаются, противопоказаний нет, — медленно, мягко и безадресно сообщил директор, пролистав мою последнюю выписку. — Что по результатам типирования?
Странное это дело — консилиум. Вроде бы решается вопрос моей жизни, а меня саму иногда не то что не спрашивают — не замечают как бы. Листки с непонятными мне знаками (а это же про меня!) разошлись по руками начальников лабораторий и регистра доноров костного мозга. Начальники ответили на непонятном мне языке.
— Получается, что найти донора на пять с плюсом мы не сможем. Но есть хороший шанс найти донора на пять!
Я была очень благодарна директору за то, что он перевел важную информацию с чужого языка на родной и понятный — метафорический.
Конечно, было бы глупо полагать, что консилиум собирается ради меня — ради ряда пациентов, которые сидели на моем месте до и после меня в тот же день. Консилиум собирается ради того, чтобы делалось большое — общее! — дело спасения жизней. Чтобы миссия врачей исполнялась. И тут трудно понять, кто главный герой. То ли я, чья жизнь в опасности, то ли директор, который знает больше всех, даже больше моего профессора, то ли лечащий врач — она со мной больше всех общается и оперативно реагирует на жалобы. А то ли вообще нет главных; зато есть лидер — пожилой профессор с серыми глазами.
— Знаете, лучшая трансплантация — та, которую мы не сделали, — продолжает директор клиники, снова глядя прямо в меня.
— Это очень сложное дело, и, если мы доверяем друг другу, о многом нужно договориться на берегу.
Если мы доверяем… "Является ли ваше желание вступить в брак искренним и добровольным? Прошу ответить невесту". То есть — пациентку. Рядом со мной сидит мама, но мне страшно на нее смотреть, страшно даже вообразить, что она чувствует. Я смотрю прямо, на зрительные ряды, где сидят врачи, и выпрямляю спину. Поворачиваю голову на моего профессора — ищу поддержки, и он улыбается. Я отвечаю взглядом серым глазам пожилого профессора: молча даю свое согласие.
— Ну, все тогда, будем работать, — говорит директор клиники и пожимает мою напряженную руку своей — мягкой.
Я покидаю кресло гостьи ток-шоу в нелегком возбуждении.
Я только что заключила такие отношения — никакая вера, ничто их уже не расторгнет.
Странно, конечно, говорить "да" человеку, которого видишь впервые в жизни. Но он, во-первых, очень умен — иначе как он понял мою творческую суть, ничего обо мне не зная? Во-вторых, мой профессор, врачи мои — его ученики и последователи. Я доверяю им, а они ему. И если я, так долго болея, постоянно балансируя на краю, являюсь (спасибо им!) на консилиум в красивом платье и сижу с прямой спиной, значит это — не пустое доверие. Значит, можно верить человеку, которого видишь впервые.
А там, где доверие, есть жизнь, и есть любовь.
*Трансфузиология – раздел медицины, который изучает вопросы смешения биологических жидкостей в организме человека (крови, лимфы).
