Кирилл Николаевич,
Столько всего хочется Вам сказать, показать, объяснить! Сколько хочется отдать - в ответ на Вашу доброту и просто так, потому что внутри меня сейчас очень красиво.

В последние полгода я думаю о Вас больше и чаще, чем в предыдущие семь лет знакомства, свободнее и смелее, чем позволяла себе всегда. Изменилось многое: мир внутри меня, мир рядом со мной, моя болезнь - и отношение к Вам, конечно. Тут случилось открытие: Вы дважды - или двусмысленно? - подарили мне жизнь. И мне хочется, чтобы Вы знали, как я распоряжаюсь этим подарком, что - кого! - Вы спасли.

Вы подарили мне жизнь физически, став главным врачом в моей истории болезни. Что бы ни происходило со мной, все лечащие меня врачи (а их немало уже) советуются с Вами, есть сигналы, действия и результаты. Какое счастье! Но то, что связано с лечением, мне не нужно, не интересно раскрывать и обсуждать - это, во-первых, больше Ваше, чем мое; во-вторых, в этом гораздо меньше волшебства, чем я привычно воображаю. Это наука и профессионализм. Это красиво, правильно, вечно, но не мое.

Вторая жизнь (или какая там у меня по счету) пришла ко мне через ключ. Полгода понадобилось, чтобы взять его из Ваших рук.

Прошедшим летом мой статус пациентки несколько изменился, и гармоничная картина мира поломалась. Мне стало казаться, что если за девять лет болезни я не пришла к излечению, а приобрела еще один диагноз, продолжать смысла нет. Я оказалась не готова принять мир с болезнями - своей, чужими. Раньше можно было этого не замечать, а теперь никак. Но я чувствую, что должна продолжать жизнь, и если ситуацию изменить нельзя (а куда я пойду, если больше Вас никто о моем диагнозе теперь не знает?), придется искать способы изменить отношение, сделать лечение удобным и счастливым.

На волне отчаяния и самоуничтожения я спросила Вас: "Что есть ключ к принятию такого мира?" Наверное, напугала очень, простите. Но сквозь отчаяние прорывалось желание жить, а так как Вы теперь - мой главный консультант жизни (простите пафос, но ведь и в медицинских документах пишут - "консультирована проф., д.м.н."), кому еще задавать такой вопрос? Вы работаете в этом мире; вы общаетесь каждый день с болеющими и лечащими - значит, принимаете это все? "Ключ у каждого свой, или их несколько. Но, как мне кажется, главное ты уже нашла", - пришел ответ. "Здесь и сейчас!" - взорвалось почему-то у меня в голове, а через несколько дней меня догнал смысл Ваших слов.

И я нашла ключ. Кроме рассказов и эссе о больничной жизни сейчас меня могут примирить с кошмарной действительностью только отношения красивой, доброй, понимающей любви.

Как только я разгадала все это, мне стало легко. Я начала отдавать легкость и радость миру, и мир отвечает мне взаимностью. Кажется, так и должно быть. Кажется, именно это и есть любовь. И теперь я вижу путь; осторожно иду к тому, чего всегда хотела. Не только хотела, но и делала: я пишу, много и с удовольствием, желая передать все свои озарения, опыт мысли и чувства тем, кому тоже это нужно. Я хочу теперь писать профессионально. Поэтому отправила один из своих текстов на литературный конкурс и стала готовиться к собственному творческому вечеру. Пора и вслух говорить.

Мне сейчас хорошо, светло и спокойно. Я много думаю о Вас - и чем больше думаю, тем больше хочется жить. Спасибо, что Вы и есть и что Вы со мной. Берегите себя!

Кирилл Николаевич,
Я бы хотела рассказывать Вам только о хорошем, красивом, добром. Потому что это делает нас спокойнее и счастливее. Но…

Я снова чувствую себя плохо. Просыпаюсь усталая, очень быстро выдыхаюсь, по телу бродит крупная дрожь, иногда поднимается температура - почти 38.0. К этому можно было бы привыкнуть, но у меня не получается. Я все еще надеюсь, что вот-вот закончится, я не буду недомогать и жаловаться, а пока нужно просто быть внимательнее, осторожнее…

Но сейчас кажется, что все вернулось на два шага назад, - туда, где я стояла незадолго до нового года, растерянная, разбитая; ровно перед тем, как тридцатого декабря попасть на отделение, чтобы перелили кровь и дали дозу гормонов. Эта нестабильность тревожит меня. И даже когда я успокаиваюсь, трудно верить в счастливое продолжение. А трудно будет всегда. Да?

Сегодня я почувствовала себя настолько тяжело, что в голове замелькало: "Все сломалось". С трудом я собрала себя на репетицию хора (ведь хор - это искусство, красота, а значит и жизнь), приехала, но почти сразу мне там стало нехорошо: закружилась голова, тело стало горячим, подступила тошнота. И - страшно. Ушла через час после начала, вызвала такси, спряталась дома. Не хотелось никого видеть; но вот если бы вдруг Вы оказались рядом, я бы спросила: "Что это, что?"

Мне было страшно - что вот сейчас забеспокоятся очень хорошие люди и что вот сейчас, прямо в репетиционном зале, где мне было и есть хорошо, все закончится. Меня стошнит, а потом я задохнусь. Или не сейчас, чуть позже, но - совсем скоро. А я не подготовилась! Хотя тут вот что: можно готовиться сколько угодно, но не быть при этом готовой…

Мне не всегда бывает так страшно. Сейчас я очень хорошо понимаю, чего хочу, что действительно важно, и больше думаю об этом, чем об ином. Я училась этому у болезни. Говорили Вы с кем-нибудь из пациентов, чему учит долгая болезнь? В особенности такая, которая, как у меня, пришла до совершеннолетия?

Отвечаю: учит любви, принятию, пониманию.

Правда, у меня не все это хорошо получается. Иначе бы я не брала себя на слабо, нагружая работой, общением, не ходила бы по краю, сидела бы спокойно. Вот только могу ли я быть спокойной, если я живая?

А я живая. Давайте, пожалуйста, будем продлевать жизнь. Мой страх - это тоже признак жизни.

Кирилл Николаевич,
Я очень хотела писать сегодня не из дома, а из какого-нибудь кафе в центре города - там чувствуешь себя как-то иначе; может быть, и посыл, и манера письма были бы другими. Но я не смогла этого сделать.

Самочувствие ухудшилось настолько, что привычные действия забирают слишком много усилий, и совмещать передвижение по зимнему городу и сочинение писем - невозможно, неподъемно. Было тяжело идти, тяжело сохранять адекватность в общественных местах - кружило, тошнило, болели глаза. Я была в кафе и действительно чувствовала себя там иначе, но не было сил достать блокнот и ручку. Не было сил писать. Я заказала кофе и стала смотреть в окно.

Когда мне становится плохо, я в первую очередь думаю о Вас; хочется кричать, писать "Помогите, сделайте что-нибудь!", потому что кто еще может, если не Вы. Спроси другого врача, каждый ответит: "Я поговорю о Вас с Кириллом Николаевичем". Но сейчас мне хочется уберечь Вас от подобных выпадов. Наверное, я жду чего-то еще более плохого, острого, как будто на обращения к Вам есть лимит.

Поэтому, наверное, Вы снились мне сегодня; сон был спокойный и радостный. Я была в незнакомом месте, где происходило большое событие, вроде конференции. Я пробиралась через толпу, чтобы найти эпицентр и понять, что происходит, и в главном помещении увидела Вас - в первом ряду слушателей-экспертов. Заметила, что Вам хотелось уйти - но положение обязало сидеть и держать лицо (кажется, я видела Вас таким во время больничных обходов). Мы встретились взглядами; но ничего не изменилось - Вы остались в зале, я вышла. Продолжения не помню - может, его и не было.

Сон - как всегда подсказка. Так и есть в нашем общении сейчас. Вы находитесь в эпицентре самого важного в моей жизни события - болезни. Я искала Вас - то есть ответы на вопросы - и нашла; и контакт между нами есть. Но нет разговора, ведь я не спешу выдергивать Вас из пучины дел. Действительно, отвлекать неловко, навязываться неохота. Есть у Вас дела и поважнее, чем моя жизнь. Но очевидно совершенно, что и я важна. Просто ответ будет потом. Когда другие дела закончатся.

Или дела - это прикрытие?..

Я подожду, спокойно подожду, честное слово.

Кирилл Николаевич,
Я сейчас в таком состоянии, что… и тоскую, и радуюсь одновременно. Во мне происходят всесторонние ремонтные работы - физические и духовные. Хочется верить, что это не просто ремонт, а реставрация, и я стану, как раньше была, как будто не ломалась. Не помню, когда именно, так сильно отодвинулось во времени бодрое, здоровое состояние; но я точно буду снова много работать, общаться, ходить на концерты и выставки, читать, писать - все это тянуть.

На физическом уровне понятно: мой организм, я так думаю, привыкает к новому препарату, с вашего благословения назначенному и найденному. Он попадает в мою кровь раз в две недели, кружит голову, туманит зрение. Привыкание проходит через глубокий шок, бессилие и обильные спецэффекты. После капельницы я обычно еду на работу, в школу; сорока минут пути почти хватает, чтобы прийти в себя. Хотя голова не перестает кружиться, и я переживаю, что однажды дети или коллеги обратят внимание на мой стеклянный взгляд, в котором я пытаюсь сосредоточить остатки энергии. В общем, чувствую себя неважно, но только тем и утешаюсь: когда привыкну, станет легче. Все говорят, что я хорошо выгляжу. Это радостно.

С духовным ремонтом сложнее. Сначала я думала, что это из-за плохого самочувствия накрывает отчаянное бессилие: за что? Дыры, проделанные бессилием, приходится латать чем попало, потому что я не понимаю, какой материал сродни моим силе и слабости. Иногда материала никакого нет. Поэтому днем, вовлеченная в работу, я улыбаюсь и почти бегаю, на усталости включаю автопилот и лавирую на улицах и в метро почти на ощупь. А вечерами, дома уже, нескрываемо обильно раздражаюсь, плачу, отказываюсь от разговоров с мамой и лежу, глядя в стену. Устаю ужасно.

На самом деле, внутри все перестраивается: чувствую - меняется мое отношение к себе, мое общение с людьми - собственно, я. Меняюсь. Каждый день приходится искать способы оставаться верной себе в условиях ограничений и форсмажоров. Как так - я не могу после работы поехать в театр, это же не я? Как так - я очень устала, у меня трясутся руки, на меня же смотрят дети? Да и взрослые. Незнакомые люди в метро предлагают помощь. Я езжу домой через Автово; там нет эскалаторов - только большая круговая лестница. По тому, насколько медленно я поднимаюсь, по количеству пауз между ступенями этого подземного винта я могу определить уровень сил. Сейчас - на три-четыре из десяти. Пару дней назад незнакомый молодой человек подошёл ко мне: "Вам нужна помощь? Точно нет?"

Господи, как стыдно. Что же у меня на лице, какая беспомощность?..

Но я стараюсь, принимаю и то, и это, и много чего еще, неожиданного для себя в себе. И привыкаю к мысли, что лечиться мне еще долго. Привыкать бывает больно, поэтому часто хочется уйти в тень - чтобы старая кожа слезла там. Чтобы выйти потом на свет обновленной, сильной, яркой, способной зажечь.

Я хочу, чтобы Вы знали меня такой. И все меня знали только такой.

Все равно буду - сильной и счастливой.

Кирилл Николаевич,
Я неважно себя чувствую, но внутри приятное просветление.

Помните, я писала Вам в январе, спрашивала, как найти ключ? Тот день был фантастический. Суббота. Я ходила на полусветское мероприятие - маленькая выставка картин в мансарде старого дома, маленькие стаканчики с кофе, разговоры об искусстве. Я отвыкла от подобного общения и светскости, но нарядилась и накрасилась так, чтобы привлекать внимание: кружева, стрелки над глазами, плотные темно-бордовые губы. После, конечно, хотелось хулиганств, и мы с подругой расхрабрились на бокал вина. В моем случае оказалось полтора бокала - она торопилась в театр и не допила свою порцию. Как страшно было пить! По пути на выставку я задыхалась - кислорода мне все же не хватает, будь он неладен, этот нестабильный гемоглобин. Да и не подавленный до конца гемолиз. Голова кружится почти постоянно, а тут - вино. Опасное и долгожданное. Подруга уехала, а я побрела на Петроградку. Мороз не удержал меня в тонусе, сфокусироваться не получалось, и до первой цели - магазина с сигаретами - я добрела наощупь. О, как хотелось курить - вопреки всему, наперекор годичному перерыву! Страшно уже не было.

Третью, кажется, я докуривала, стоя напротив окон Вашего кабинета. Почему-то была уверена, что только так я смогу ответить на вопрос: "Неужели я это выбирала?" "Это" - быть беспрерывно нездоровым, зависимым от больницы и лекарств человеком? Так неосторожно я повесила на Вас больше ответственности, чем обещала когда-то. Мне казалось, что окна Вашего кабинета сейчас все мне скажут, потому что могут говорить за Вас, а Вы - все знаете, потому что - профессор и главный в стране специалист по двум моим заболеваниям.

Я устала, присела на лавку во дворе больницы и написала Вам.

Выбирала, не выбирала… Позже вспомнила: когда в конце лета выписывалась после месяца тяжелой терапии и наблюдений на отделении, я понимала, что больничные события слишком важны для развития, чтобы расстаться с этим миром. Там ответов очень много - на вопросы о том, кто я, как быть, жить, любить. Я не закончила спрашивать, поэтому буду возвращаться. Сейчас понимаю это еще лучше: что-то осталось там, где Вы работаете.

Я очень благодарна Вам за то, что помогли найти ключ. Держу его в руках, и мне спокойно.

Кирилл Николаевич,
Жизнерадостность мне изменила. Я расстроена. И причин для этого много. Я неважно себя чувствую, тяжело ходить на работу - даже эти несколько часов три раза в неделю идут за подвиг. И я грущу, конечно, от собственного бессилия, но стараюсь и радоваться, собирать себя, держать лицо, беречь сердце - я же обещала. Всем и себе.

А еще…

Знаете, было бы странно, если бы я, наделив Вас ответственностью гигантского размера и суперспособностями, не обнаружила бы однажды, что… Ах ты черт. Что сердце мое, слыша Ваше имя в моей голове, бьется чаще, чем положено. Неназванное, многомерное чувство. Я очень боюсь этого чувства; оно такое большое! Больше меня.

По понятным причинам - этика, регламент - его приходится делить не с Вами, но какая в этом энергия созидания! Работается вдохновенно; придумала интересные занятия для детей - скоро будем рисовать скетч-путеводитель. И - пишу, пишу. Дети и тексты - мой кислород, моя жизнь.

Сбылась мечта: я получила диплом лауреата литературного конкурса за текст, который написала в конце лета про Вас. Я никому не говорила, что участвую, никого не взяла с собой на церемонию награждения - это была моя большая тайна, моя защита от возможной неудачи. Но я загадала: возьму лауреата - и подарю эту победу Вам. В знак благодарности. Иначе ведь я подарки дарить не умею! В общем, я дарю Вам это лауреатство и волшебство момента, в который отрывок из текста - самый важный отрывок о благодарности - прозвучал в большом зале с колоннами и лепниной, где проходило награждение. Понимаете? Этот текст - один из лучших, достойный прочтения вслух. Все потому, что благодарность моя - искренняя, и это общая наша с Вами заслуга.

Одно не учла: Вам это может быть не нужно. Дело врача - все же смотреть вперед, просчитывать вероятности, вести, а не внутренний мир пациента препарировать и препараты эти на стол себе класть. И от этого очень грустно тоже.

Берегите себя!

Кирилл Николаевич,

Я все поняла, в который раз уже.

Моё сильное желание наладить с Вами контакт - тяжкая попытка преодоления одиночества. Не страх его, который гнал меня к идеальным представлениям, а желание преодолеть, победить!

И как только я это поняла, открылась новая большая правда: это самое одиночество непреодолимо. Так же, как и не лечится моя болезнь (ладно, ладно, одна из двух; то есть, обе лечатся - гипотетически; ну, Вы поняли). Поэтому мне не нужно больше тратить энергию на преодоление и излечение. Это как если стремиться к точке на карте, которой нет. Можно, конечно, стремиться, преодолевая все, закаляя нервы и воспитывая силу воли. Но этой точки нет; и чем больше упёртость этого стремления, тем больше сила разочарования, которое накроет, как только я пойму, что ищу то, чего нет.

Нет спасения от одиночества. А я, верите ли, думала, что оно есть, и где-то рядом с Вами. Теперь привыкаю к новой мысли об этом отсутствии. Сосредотачиваюсь на том, что у меня уже есть, и чувствую себя сильной. Что у меня есть? Я есть; мама и папа; уютный дом; друзья; работа и творчество; врачи, которым я доверяю; небо и земля; целый мир, короче.

К сожалению, мне очень тяжело физически. Каждый день я терплю навязчивые состояния, переходящие, как мне кажется, в психические, - не знаю, где грань. Под гнетом физического я становлюсь раздражительной и угрюмой. Все больше хочется уходить в себя, в этот космос…

Космос мне отвечает. Рождаются очень плотные тексты, через которые я чувствую связь с другими людьми. Это все тоже от одиночества не спасает, но внутреннее равновесие частично обеспечивает.

И вот еще что: я буду читать все, что написала с середины прошедшего лета, вслух. В начале марта - мой первый творческий вечер, который я дарю всему миру, каждому человеку в отдельности.

Спасибо, что продлеваете мою жизнь. Жизнь - это любовь.

Кирилл Николаевич, мне страшно. Я закрываюсь от людей. Совсем. Что это, почему?..

Открытый космос и его непреодолимое одиночество поначалу очень радовали меня. Теперь я чувствую себя беспомощной. Теперь мне кажется, что он меня поглощает. Он сильнее меня, больше и старше. Был до и будет после.

В космосе этом я не нахожу близкого человека, с которым могла бы бояться. Искать, открывать, радоваться, идти вместе. Человека, который не позволит мне уходить вглубь себя. Не станет задавать лишних вопросов, напомнит о моих сильных сторонах и переключит внимание.

Может быть, Вы?..
А может и нет.

Кирилл Николаевич,
Мне уже не страшно. Мне все равно.

Я погружаюсь в какое-то болото. Неприятно общение с людьми, неприятны звуки. Не хочу ничего этого.

Сегодня получила в аптеке препарат. Тихо, спокойно, равнодушно. Совсем не понимаю, зачем он мне нужен, такой дорогой и противный. "Как зачем? Чтобы лечиться!" - любой человек мне скажет. А я скажу, что раз не лечится болезнь, то это все не лечение, таргетная терапия ваша, достижение медицины.

Я пока осознаю, что говорю и думаю. И через это "не лечится" пришла к тому, что я, оказывается, совсем не цепляюсь за жизнь… Как будто ничто меня в ней не держит. Ни семья, ни любовь, ни дети, ни тексты, ни музыка, ни театр… Я думала, что живу ради этого. А сейчас думаю, что это все живёт само по себе, хотя действительно продлевает мою жизнь…

В декабре, когда усиливался гемолиз, уходили силы и нарастала боль, которая не реагировала на анальгетики, я чувствовала, что сил становится все меньше, и очень торопилась сделать свой сайт - чтобы тексты жили, чтобы их не собирал в одном месте кто-то другой, если со мной что-то случится. И ровно в тот день, когда я сделала релиз - выложила ссылку у себя на странице, - поднялась температура. 38,2. До конца декабря - с температурой и болями, без сопротивления, но через силу.

Сейчас я готовлюсь к выступлению 2 марта: будет мой творческий вечер, где все, что я написала важного за последние восемь месяцев - стихи, прозу, - прочту вслух. С этим событием я тоже торопилась. Кажется, что нет времени, что весны не будет, поэтому и с выступлением нельзя тянуть. По ощущению, будет что-то более жуткое, чем декабрь.

Я не верю в хороший исход. Да что там, в исход вообще. Бесконечность.

В начале сентября, неделю-две спустя после выписки с отделения, я так же не верила, что это - точка. С трудом отгоняла мысль, что погулять отпустили ненадолго, скоро опять начнется. И точно, после перерыва случился болезненный декабрь, новая госпитализация.

Не знаю, сколько ещё есть времени. Я очень устала; из каких сил читать 2 марта?.. Но буду - люди ждут. Потом отдохну, и будь что будет.

Если я не смогу ничего сделать со своим трагическим мироощущением, то и никто не сможет. А может, и не нужно.

Кирилл Николаевич, сообщение не терпит, срочно в номер - в жизнь!

Сегодня я сделала смелый шаг: пришла на открытый показ документального фильма о донорстве костного мозга. Вы знаете, что со мной обычно происходит, когда мы начинаем говорить о пересадке: я цепенею, сжимаю губы, начинаю трястись и вжимаюсь в стену. А вопрос донорства совсем рядом с вопросом пересадки, и тоже - страшный. Тем не менее, я начала чувствовать, что мне нужна эта информация - хотя бы для того, чтобы победить страх, чтобы допустить хотя бы, что однажды это меня коснётся (хотя ведь нет?). Ну и чтобы картинка моего лечебного мира стала ещё более точной, подробной… Да, смелость была двойная: в последнее время я избегаю публичности и таких тесных, регламентированных событий. Никем не продиктованная необходимость придала ускорения.

Сам фильм я посмотрела в оцепенении, дважды принималась плакать, но это хорошо, это правильно. Что с того, что я знаю, как заканчиваются такие истории? Смерть очень трудно принять, особенно когда она приходит после решительной, сосредоточенной борьбы. Когда это - смерть парня, молодого отца. Да и то, что такая борьба случается - не по выбору траектории жизни, а по вынужденному решению в сети обстоятельств. Не могу пока, не могу.

Но чем я удивила себя сама гораздо более присутствия на показе фильма, так это - спонтанным самораскрытием. Мы немного обсудили фильм в переписке с организатором показа. Она знает мою историю и следит за ней; она знает тысячу историй с обеих сторон - доноров и реципиентов. Она вообще знает много об этой жизни, потому что работает в благотворительном фонде. Так вот, я делилась впечатлениями и среди прочего заметила: не могу уже выйти из этого плотного информационного поля, которое состоит из поводов для срочной и сложной помощи, способов помочь, горя, благодарностей, полутонов радости и страданий. Где смыкаются жизнь, медицина и благотворительность. Это часть меня самой. Одна из важнейших частей.

Больно и страшно всегда было от того, что я эту часть пыталась из себя выковырять, выбросить. А она прорастает. Не хватало такого признания для принятия, вот моя тоска и рецидивировала, как болезнь. Как же все связано, матерь божья…

В общем, Вы, как и всегда, оказались правы. В том, что я нашла главное, и это главное будет основой моей жизни даже в таких трудных условиях, как сейчас. Я изучаю себя в трудных условиях, исследую трудный медицинский мир, и все, что чувствую и замечаю, старательно описывая, подбирая слова - непростые и не всегда понятные, но не разделяющие меня и читателя. Мне часто пишут знакомые и незнакомые; благодарят за открытость и глубину текстов, за то, что делюсь.

Так ведь от полноты делюсь!..

Кирилл Николаевич,
Вчера в моей жизни произошло очень важное событие, и в сотый раз она изменилась, и опять тут без Вас не обошлось. Я говорю о своём творческом вечере.

Я рассказала свою историю - с того момента, как Вы сказали, что все изменилось (это прошлым летом), до того, как я нашла выход в космос (в прошлом месяце). Рассказала - и отпустила.

Вечер был похож на торжество. Сначала я болтала, читала, в полной тишине - это и здорово, и страшно. А потом меня поздравляли, одаривали цветами и конфетами, обнимали, благодарили. Наверное, это действительно какое-то торжество, но чтобы понять и осмыслить, мне нужно время. Пока что больше всего напоминает торжество единодушия; среди зрителей я увидела людей из разных периодов жизни, кругов по интересам и общению, разных - но своих. В том числе незнакомых. Совершенно очевидно, что эти люди в чём-то похожи на меня, потому что любят думать и не боятся нырнуть на глубину, чтобы выйти обновлёнными и посмотреть на мир иначе. Это очень смело. И очень важно для меня.

Я поделилась этой радостью со всеми, с кем могла, только с Вами не могу. Кажется, мне мешает Ваше очевидное присутствие почти в каждом тексте; я уж и разобрать не могу, настоящий Вы там, или тут, или только у себя в кабинете, или даже в кабинете - нет… Но в текстах Вы замечательный. В общем-то и неважно, похоже я написала или нет: литературный памятник поставлен, и Ваша доброта живет теперь в текстах. А вот в жизни - дай Бог мне сохранить чуткость и зоркость сердца, чтобы не перепутать литературу с человеком.

Кирилл Николаевич,
Я чувствую себя безумно уставшей. Сил нет совсем. И я думаю, дело не в болезни, хотя и она отбирает порядочную часть. Последнее я отдала выступлению на большом юбилейном концерте любимого школьного хора. Туда ушли эмоции, кислород из лёгких и всего тела; как только я удержалась на ногах до конца, не знаю. Больше нет ничего во мне, ничего.

Где, где взять?

Я очень много отдала, и наполниться нечем; кажется, я просто не принимаю. Кажется, я привыкаю в одну сторону: отдать и захлопнуться. Это ли не самоуничтожение? Это ли не отказ от жизни? Я не цепляюсь почему-то за неё. Как будто не хочу.

Продолжать лечение, дурные эти капельницы раз в две недели, я тоже не хочу.
Пока меня ведёт только мысль о том, что на лечение это, на саму возможность, было положено много усилий очень хороших людей. И я продолжаю приходить на капельницы только потому, что вроде как должна оправдать эти усилия, но это как будто просто по протоколу, не по желанию.

Нет энтузиазма, нет веры в лучшее, и все, чего хочется сейчас, - отмахнуться от пустого шума, укрыться. Я настроена довольно мрачно. Не хочу продолжать работу с лечащим врачом, не хочу даже - простите меня! - слышать бодрящие мотивационные лозунги. "Все будет хорошо!" - а если ничего не будет?

Нет сил на подвиги, и многое из того, что я люблю - да почти все, - даётся через силу. Которой нет. Даже в школу я приезжаю надтреснутая, напряженная, без обычной радости и легкости в предвкушении общения с детьми и разных школьных событий.

Куда мы идем?..

Кирилл Николаевич,

Мне понадобились сутки после нашего разговора, чтобы отогнать огромное чувство вины и стыд (как я могла Вас потревожить!), двое суток, чтобы понять - все верно, никаких противоречий (Вы сказали, что я перестала за что-либо цепляться - так и есть), и четыре дня, чтобы понять окончательно: я и Вы, пациент и врач, существуем в разных измерениях.

Пока я совершаю один шаг, Вы набегаете несколько километров, выглядывая по сторонам новые направления работы. Пока я ищу силы на то, чтобы доехать до работы и не упасть, Вы проводите планерки-пятиминутки, летаете по корпусам больницы с обходами, экзаменами и рабочими встречами, принимаете пациентов, делаете науку, ищете благотворителей. И во всей это суете нет у Вас минуты, чтобы представить, насколько иначе течёт время моей пациентской жизни, как важно мне каждое Ваше слово; западает мысль, что моя жизнь - тоже Ваша работа сейчас. Я-то знаю, как это - наматывать круги кипучей профессиональной деятельности: в лучшие времена я работала почти без выходных. А Вы знаете, как это - просыпаться с больным телом, температурой, тошнотой и постоянно ослабевать и задыхаться?

То, что мы находимся в разных измерениях, не хорошо и не плохо, с этим можно жить. Только осторожно… Мы ведь как будто работаем, делаем общий проект - моя здоровая жизнь. Жизнь, которая у Вас на бумажках выглядит, как набор цифр и кальковых латинских слов. А для меня она - шаги и вдохи.

Ну, я верю при этом, что Ваши амбиции и моё желание жить - это почти одно и то же. Я мечтаю о том, чтобы просыпаться без боли и слабости и не уставать так быстро, как сейчас. Думаю, цель вашей работы - примерно то же, иными словами только. Так ведь?

Кирилл Николаевич,
Оказывается, депрессия - это не блажь. Она существует. Прямо здесь и сейчас, у меня в голове, на бумажке, исписанной рукой больничного психотерапевта, и в коробочке с антидепрессантом. Которую я держу в руках.

Я бы сама и не заметила, что вчера и сегодня приехала на гематологическое отделение вся в черном, лохматая, с безумными глазами и крупной дрожью во всем теле; что стояла в коридоре минут пятнадцать и плакала от страха - люди, люди кругом, не хочу людей. Я бы не заметила, что контролировать потоки речи не могу, даже в отношении врачей не могу, и любимая моя тема - какая же я плохая и жалкая. Я заметила, что пару дней назад пришла на большую педагогическую конференцию - и шарахнулась от коллег, даже не улыбнувшись. Но не заметила, что стала пить чистый, без молока, кофе и заедать его черным шоколадом… Что страх задохнуться в автобусе зимой, пыльно-полотняное ощущение, что не успею доехать до дома и умру по дороге - это панические атаки; и что плакать, стоя на улице и не зная, в какую сторону пойти, потому что все равно, куда - везде устану… К черту!

Я сама не заметила, что лечу в бездну, и никто этого не заметил. Обидно, но нет времени на выращивание обиды.

Я теперь понимаю зато, почему так болело тело, мучали бессонница и усталость; почему я решила, что всех достала, и самый последний на свете добрый человек - мой лечащий врач на отделении - стала вдруг врагом. И Вы стали врагом. И все кругом враги. И ничего хорошего не будет.

Я вылечусь - и снова буду верить.

Кирилл Николаевич,

Я очень скучаю по Вашему доброму голосу, задумчивой позе, в которой Вы одной рукой перекрываете грудную клетку, другой касаетесь лица…

Нет больше депрессии - ну, почти нет; уходят разочарование, враждебность, тревога. Я не успела накопить силы и научиться прежней радости, но благодарность и любовь возвращаются ко мне.

Знающие люди говорят, что упорствовать в представлении "все должно быть только так, и не иначе" - подростковая привычка. Эта привычка очень долго водила меня по тупикам, отчего я потратила много сил и вырастила тревожность до гигантских размеров. Очень, очень хотелось верить, что все будет только так, как я хочу. А жизнь-то изменчива! И столько всего, помимо личных желаний, влияет на нее…

Я уже не такая, как была осенью, как будто вышла обновленная версия меня, отредактированная потрясениями весны и переливаниями донорской крови (неужели я скатилась в эту зависимость?). Но и эта версия хочет веры, любви и честности - невозможной по регламенту Вашей вселенной честности. Значит, я все же остаюсь собой.

Кирилл Николаевич,
Я снова залетела на переливание крови. Второй раз за месяц. Неужели это значит, что лучше уже не будет?..

Сегодня поехала в город, встретиться с однокурсницами. И устала так быстро, так свинцово, что расстроилась и еле держала себя в руках. Это невозможно! Одышка, головокружение, слабость, температура - я прерываю себя на половине фразы, резко и глубоко вдыхаю, кладу голову на стол. Я учусь жить в таких условиях, но привыкнуть не получается; особенно сложно рядом с молодыми, живыми друзьями. Нам нет ещё тридцати. Их жизни набирают темп; моя - замедляет… И хоть эта медленная, осознанная жизнь очень красива, смириться с ней я пока не могу.

Они, другие, работают, женятся и путешествуют. Они, другие, - много работают, много гуляют, с удовольствием едят и пьют. Я тоже пока работаю, но мало, вяло; из-за болей и слабости стала есть в два раза меньше, алкоголь пугает, дальняя дорога тоже - а что там будет, кроме головокружения и усталости, в этой дороге...

Вчера полночи я плакала - от усталости и бессилия. С этим нужно что-то делать. Я могу, я хочу!

Была не была: лечиться.

ВЛОЖЕНО В ТЕТРАДЬ
ЛИСТОК С ОТРЫВКОМ НАПЕЧАТАННОГО ТЕКСТА

ПО МЕСТУ ТРЕБОВАНИЯ

"Пациентка очно консультирована в клинике.
Учитывая возраст пациентки, вариант и рефрактерное течение заболевания в качестве терапии «спасения» показано проведение аллогенной трансплантации костного мозга. В семье HLA-совместимый донор отсутствует. В базах данных доноров костного мозга имеется малое количество потенциально HLA-совместимых неродственных доноров, умеренное количество доноров с совместимостью 9/10. Рекомендовано начать процесс инициации поиска неродственного донора, возможно рассмотрение донора с совместимостью 9/10. По вопросам организации поиска неродственного донора обращаться в…"

ВЛОЖЕНО В ТЕТРАДЬ
СТИХИ ЗАПИСАНЫ РУКОЙ

I. Diagnosis

В коридоре больничном душно и суетно.
В обесцвеченных лицах тусклая похвала
Мирозданию. Кафель движется из-под ног.
"Заходи", - говорит мне доктор. Летит халат.

Я ныряю в дверной проем и сажусь на край
медицинской кушетки, выстеленной хэбэ.
Мне как будто бы снова семь, доктор словно рад.
- Как дела?
- Ну, нормально...
- Я вот что скажу тебе.

Как давно началась история твоих бед, -
Смотрит прямо и сильно, удерживая мой дух.
- Никакой катастрофы все еще рядом нет,
Но теперь по-другому наши дела идут.

Доктор выдержал паузу, смерив окружность глаз,
устремленных в карман халата.
- Я вот к чему.
Есть в обилии вариантов тот, что готов для нас,
Но какой - неизвестно. Вот это я подчеркну.

Впрочем, знаем немало, знаем и говорим.
Сообщай нам, пожалуйста, все о себе сама.
И не жди ничего. А то, что живет внутри,
Не способно пока все планы твои сломать.

Мой испуганный взгляд покинул чужой карман,
И рука опустилась на каменное плечо.
- До свидания!
- До встречи!
О, Боже. Но пасаран.
Так вот остро и сглаженно. Пусто и горячо.

В коридоре больничном - улей уставших тел,
Обостренная правда смелых, красивых душ.
Невозможно в себя и в лица их не глядеть.
Невозможно отбросить в сторону
эту
чушь.

II. Вселенной нужен человек

"Я не вечна, никто не вечен, вечность тоже не навсегда", -
говорю после каждой встречи, чтобы горечь не созидать,
и слежу за полой халата, не решаясь смотреть в глаза.
Я как будто бы виновата в том, что доктор сейчас сказал.

Как неловко ответить взглядом: я беспомощна и робка.
Может, правду мне знать не надо, - пусть лежит на плече рука.
Будет хуже - так, зубы стиснув, в воздух молнию запущу:
злость должна оставаться в письмах, не касаясь его ничуть.

Из возможных иных стечений я бы выбрала день и час
поспокойней и повечерней; в целом - жизни другую часть.
Я была бы смелее, четче, не молчала бы ни о чем.
Доктор, может, того же хочет,
но выносит на слух отчет.

Негуманно - и невозможно! - больше данного запросить.
Я боюсь - он боится тоже; я устала - и он без сил.
Есть ли в связке "болеет-лечит" тени следствий, любви, причин?
Если будем идти навстречу и о страшном не умолчим.