II
- На сцене - хор выпускников гимназии. В исполнении хора прозвучат произведения...
Десять лет, как я закончила школу. Двадцать пять лет хоровой студии. Выступление в Петрикирхе каждую пятилетку: этот зал тоже работает теперь, как часы. У времени много странных свойств, и глядя на лицо и руки дирижера, я замечаю одно из них: Александра Первая передо мной - и как будто не было двадцати лет с момента нашего знакомства, десяти-пятнадцати с того осознанного периода со-творчества, пяти с предыдущего концерта. Она как будто не изменилась, а я чувствую себя, как всегда чувствовала в хоре: основательно, уместно, свободно - нет времени, нет пространства, ничего нет, кроме музыки и жестов.
В пятом классе меня приняли в концертный хор, и началась интересная гастрольная жизнь - в районе и в городе. Мы стали завоевывать иные земли и куда-то открывать окно. Неожиданно наш коллектив подружился с хором мальчиков из Латвии: зимой мы приняли их у себя, вместе выступали в Капелле, а в конце весны поехали к ним. В шестом классе была Финляндия - удивительные школы, удивительные дети, не вспомню даже, что мы пели для них, помню только, что ходят они по школе босиком. Восьмой - это Чехия и Польша, сниженное внимание к хору, повышенное - к чешскому пиву. Как так получилось, что наши голоса нужны были в других странах? В родном городе само собой: Александра Первая постоянно заявляла нас участниками всевозможных конкурсов, и мы "отстаивали честь гимназии", как будто не было понятно, что мы и так - сама честь. Мы очень хорошо звучали и очень любили петь. И Александру Первую любили. Измерить трудоемкость ее работы тогда я могу только сейчас: не с потолка же конкурсы и гастроли валились, их надо найти, организовать в них присутствие хора и хор этот, который все время расползается по школе (певцы возрастов с 5-го по 11-й класс, ну нереально же) туда сопроводить. Это все она делала, своими руками.
И было ведь что-то еще, кроме рук!..
Было что-то еще, кроме хора, кроме беспощадного вчитывания в ноты и повторения партий разных голосов много раз подряд. Что-то более широкое, общекультурное, выходящее за стены и потолки гимназии; сильная духовная идея - честная, с последовательной раскладкой мотивов, уместных для каждой возрастной ступени. Мы вроде бы просто пели - но в старших классах вдруг оказалось, что в нас выросли, воспитались души, мы научились глубоко чувствовать красоту. Когда я была в пятом классе, умерла учительница гимназии - имени уже не вспомню. К тому возрасту у меня не было опыта столкновения со смертью, едва ли я понимала что-то о таких переживаниях. Понедельник, шестой урок, по расписанию хор. Мы разучивали тогда Miserere - помню сейчас только это первое слово и то, что партитура занимала половину странички. Александра Первая пришла на урок с очень печальным лицом - такая живая печаль, доступная тем зрелым личностям, которые никогда не спешат нарушать тишину выбросом переживаний; печаль, которая может двигаться от сердца только туда, наверх, в общее какое-то пространство. Мы пели Miserere, Александра Первая смотрела в потолок, а я на нее - никогда не видела такого лица. Я очень сопереживала, потому что любила, как умела, и не хотела, чтобы она плакала; а я почему-то очень боялась, что она заплачет - как будто слезы делают больно. Не могу сейчас утверждать, что все это - смерть учительницы, лицо дирижера и реквием - были связаны, но в памяти остались таким трио. Очень красиво. Не стоит ворошить.
Много было общих переживаний хора, но личные, интимные почти, все-таки важнее. Ничуть не бледнее реквиема держится в памяти картина, как по пути из столовой в хоровой класс я прямо на ходу окольцовываю Александру Первую крепким объятием. Я тогда еще гораздо ниже ее ростом, умещаюсь под плечом; кажется, мы прямо же на ходу (жизнь в Гимназии плотная, стремительная, дел всегда много) сознаемся друг другу в привязанности. Мне удавалось и удается находить уверенных лидеров, с которыми мы можем любить-меняться: они дают мне почувствовать себя собой и открыть внутри лучшее, а я отвечаю вниманием и преданностью. Только так можно сделать что-то красивое. Александра Первая была той, за кем хотелось идти, потому что она предлагала безвозмездное, честное погружение в мир музыки, всегда вела вперед, не давала стоять на месте - но и не настаивала на чрезмерном, не звала на нереальные высоты. Это очень про любовь - и я любила открыто, честно, и ее, и музыку. И себя чувствовала - оберегаемой хором, любимой.
Музыкальная жизнь в старших классах стала еще интереснее. Хор - только концертный,
часто вовсе ансамблевый состав, так все заняты. Я заканчиваю учиться играть на фортепиано, в школе появляется хрупкий рояль 1913 года выпуска; наступает время экспериментов - и я аккомпанирую солисткам и маленькому ансамблю. Хор участвует в конкурсах - кажется, там появляюсь и я. Но чем ближе 11-й класс, тем меньше времени на музыку: надо поступать, учить, определяться. Стыдно - я пропускаю репетиции и прячусь от Александры Первой. Но школа маленькая, невозможно не встретиться, и я прячу взгляд, когда дирижер находит меня возле гардероба и грустно спрашивает, почему я не прихожу петь. А я что, я ничего; я люблю все так же, но кругом говорят, что музыка не нужна во взрослой жизни, и я как будто - не виновата же! - предаю свою любовь. До поры - предаю. Но - настоящее не уходит.
